Письма из осаждённого города

Published on Tuesday, 30 January 2024 10:04

Уважаемые читатели, перед вами письма из блокадного Ленинграда. Они были написаны сотрудниками Ленинградского политехнического института своей коллеге Вере Григорьевне Ильченко, которая эвакуировалась из Ленинграда в августе 1941 года в рабочий посёлок Тимашево. Письма в полной мере отражают обстановку, которая сложилась в осаждённом Ленинграде с момента блокады, с 8 сентября 1941 года. Ниже приводим отрывки из писем.

12 сентября 1941 года

«…Вы из газет или радио слышали, наверное, что было уже несколько налётов на Ленинград, несколько самолётов прорвались в город и бросали бомбы…»

25 сентября 1941 года

«…Шура – активный пожарник, т.е. состоит в пожарном звене. Дежурит на крыше, следя во время воздушной тревоги, не сбросили бы немцы зажигательной бомбы. Но пока с нашим институтом всё обстоит благополучно».

26 сентября 1941 года

«…Всё время посылают работать, мы только вернулись, копали картошку в Пушкине. Но потом нас оттуда отослали, я домой вернулась пешком. Вера Григорьевна, как с продуктами? Мы получаем по 200 грамм хлеба… А сейчас я дежурю в институте в пожарном звене, почти всё время сидим на крыше, на казарменном положении».

21 октября 1941 года

«…Вы много выгадали, уехав из Ленинграда. Все те прелести, которые Вы и за ценность не почитаете (вроде картофеля, свёк­лы и т.д.) у нас здесь представляются недосягаемой роскошью… На своём опыте убеждаюсь в наличии бомб различных калиб­ров и фасонов, артиллерийских снарядов. Зажигательная бомба упала даже и на наш институт, пробила крышу, но на чердаке была затушена нашими пожарными. Фугасные бомбы разрушили несколько домов по соседству, но в институт, к счастью, не попадали. Вообще каждый день не знаешь, будешь ли жив завтра… В воскресенье я была в филармонии, в первый раз во время войны. Так соскучилась по музыке, что решила сходить. Очевидно, не я одна стосковалась. Народу было битком, около подъезда стояла толпа жадно спрашивающих людей: «Нет ли лишнего билета?».

30 ноября 1941

«…Из Ленинграда нельзя сейчас выехать. Как говорят по радио и пишут в газете: «Ленинград окружён железным кольцом блокады». Бомбят нас и с самолётов, и с дальнобойной артиллерии. Часто приходится видеть знакомые дома с проломами в стенах, выбитыми стёклами...

Вот на днях собралась я идти слушать «Евгений Онегин». Билеты были куплены, время для этого освобождено, но в тот момент, когда надо было собираться в театр, был подан сигнал «воздушной тревоги». Состояние воздушной тревоги продолжалось около шести часов… Собираемся с Анной Николаевной начать новую научную тему, имеющую оборонное значение. Не знаю, что из этого будет…»

7 апреля 1942 года, последнее письмо

«…Из новостей самая главная это то, что наш институт завтра эвакуируется. Он едет в Пятигорск, но только на время, а потом, отдохнув немного, поедут, куда их назначат. Все, кто не едет, получат расчёт. Я остаюсь. Вы мне теперь, следовательно, не пишите на институт, меня там уже нет, а в институте остаётся только клиника…».

«…У нас началась весна, а вместе с ней бомбардировки, так что наша жизнь вновь стала зависеть от многих случайностей. Но будем надеяться на лучшее, авось немцев потеснят от Ленинграда так же, как оттеснили от Москвы, тогда Ленинград снова заживёт нормальной жизнью, а вместе с ним и мы, если уцелеем до того времени. Пока же до свидания. Желаю Вам всего хорошего. Л.Соловьёва».

P.S. Были изучены метрические книги Тимашево, из которых известно, что родители Веры Григорьевны приехали в посёлок из Харьковской области в 1907 году, вероятнее всего на заработки на сахарный завод. Получается, Вера вернулась на свою малую родину из осаждённого Ленинграда. Были попытки узнать о судьбе автора писем Соловьёвой, однако письма и звонки в адрес музея Политехничес­кого института не дали никаких результатов.

Подготовил П.Столяров

Я не тушила «зажигалок»…

И не стояла у станка…

Я долго, тихо умирала

В блокадной комнате – одна…

Не по годам и как-то сразу

На взрослость детство разменяв,

Я всё могла, я всё умела —

Вот в куклы лишь не доиграв…

Мою казарменную маму

Я редко видела в те дни,

И все блокадные невзгоды

На плечи детские легли.

Вживалась в очередь – за хлебом,

Брела за снегом – для воды…

Колола щепки для буржуйки…

Едва спасалась от беды.

Семь лет! Какие это годы,

Чтоб в одиночестве прожить!

Но жизнь – учитель очень строгий

И запретила мне скулить…

Мы все взрослели по минутам

И по секундам счёт вели…

И тот, кто пережил блокаду, –

По духу не были детьми…

Л.В.Пожедаева, сентябрь 1994 г.