Люди крепкой породы

Опубликовано 07.08.2020 13:10

Автономная некоммерческая организация «Центр социального обслуживания населения Восточного округа» продолжает работу по подготовке к изданию книги, в которую войдут материалы о подопечных Центра – ветеранах Великой Отечественной войны, тружениках тыла. Героинями этой книги станут и наши землячки Нина Андреевна Чубарова и Клавдия Васильевна Кулябина из Тимашева.

Вся  жизнь  –  в  непосильном  труде

Род Чубаровых всегда славился трудолюбием. У Нининых деда с бабушкой были дочь и трое сыновей – сильных, работящих. Трудились в поле и на подворье от зари до зари, поэтому хозяйство у семьи было крепким, жили в достатке. Когда создавался колхоз, дед отказался в него вступать: «Сами будем хлеб сеять». Однако вскоре приехал его племянник и увел в колхоз их последнюю корову. Для деда это был страшный удар. Едва оправившись от него, вместе с семьей сына переехали в другое село. Нина помнит эти события, потому что жила тогда у деда с бабушкой, на которую была очень похожа. Они любили ее, ласково называли Нинок. Может, поэтому и решили перебраться именно в эту деревню, которая называлась словно бы в честь их внучки – Ниновка. Здесь Чубаровы все же вступили в колхоз, иначе сослали бы их на верную гибель. Работали в нем на совесть – иначе просто не умели.

Начало войны осталось в памяти Нины Андреевны каким-то горячечным вихрем. 22 июня прискакал из Серноводска на взмыленном коне всадник. С криком «Война! Война!» промчался по деревне, по хлебному полю. Заголосили, запричитали женщины. Этот горестный плач несколько дней звучал в деревне, им провожали подводы, на которых увозили мужчин в Серноводск, а оттуда – на фронт. Запечатлелась в памяти Нины Андреевны такая картина. Перед отправкой на фронт ее отец пошел попрощаться с родителями. Отец и сын долго стояли около ворот, глядя друг на друга, стараясь сказать все самое важное, понимая, что могут больше не увидеться.

Так и случилось. В 1943 году Андрей Чубаров погиб в Сталинграде на глазах своего младшего брата, с которым воевал некоторое время в одной части. Когда бомбежка закончилась, брат едва успел вырыть неглубокую могилу, похоронить Андрея, как немцы опять стали ожесточенно бомбить. После войны Нина Андреевна ездила туда, пыталась найти это место – не удалось, к сожалению.

Как и все деревенские дети, в годы войны Нина много работала в поле, вязала носки и варежки из овечьей шерсти, резала и сушила картошку – все это отправляли на фронт. Жили голодно. Лепешки из пареной свеклы были главным лакомством.

Проработав в колхозе до 20 лет, Нина Чубарова переехала в Суходол, устроилась на стройку – сначала разнорабочей, потом штукатуром. Трудилась и на железной дороге, и на пилораме. Всю жизнь работала много, трудно, надрывно. Выматывалась так, что не оставалось сил на обычные житейские радости. Даже крепкая и выносливая чубаровская порода не спасала. Замуж так и не вышла – «пока работала, всех женихов разобрали». Довелось пожить в разных городах и селах, пока не обосновалась окончательно в Тимашеве.

Еще в молодости Нина Андреевна сильно повредила ноги. С возрастом эта травма все сильнее давала о себе знать, ходить становилось все труднее. Пять лет назад поняла, что без помощи социального работника уже не сможет обходиться. «Все эти годы меня Валя Пасечникова обслуживает, – говорит Нина Андреевна. – Сам Бог мне ее послал. Она мне, что дочь родная. Каждый день ко мне ходит, ухаживает так заботливо, старательно. Чистоту и порядок наведет, что ни попрошу, из магазина принесет. Очень хочу, чтобы подольше мы с ней не расставались».

В  одиночку  бы  не  справились

Почему в этих местах коллективизация проходила в щадящем виде, сейчас уже не объяснить. То ли по недогляду чьему-то, то ли из жалости многодетные кулацкие семьи из села Боровки не сослали в суровые гибельные края, а переселили всего за восемь километров – в маленький поселок Глубокий, что в пойме реки Сок.

«Наших дедов и по линии отца, и по линии матери раскулачили тогда и отделили от большого села Боровки, – вспоминает Клавдия Васильевна Кулябина. – В семье деда Захара было пятеро сыновей и две дочери, младшая умерла от тифа в 18 лет, вот в ее честь меня и назвали Клавдией. У мамы другое имя было приготовлено, но перечить свекру со свекровью она не посмела, да и больно уж горевали они о своей дочери, жалко их было».

Патриархальный уклад жизни этих семей коллективизация не разрушила. Как исстари было заведено, все три поколения жили общими заботами, помогая друг другу во всем, много и умело работали, растили детей трудолюбивыми, хозяйственными, самостоятельными. За что бы ты ни взялся, делай на совесть, стремись к большему и лучшему – это правило дети Захаровых усваивали с малых лет и следовали ему всю жизнь. «В нашей семье было восемь детей, – рассказывает Клавдия Васильевна. – Мама совсем неграмотная была, у отца – два класса, но они уважали знания и образование. В школе мы все учились на пятерки, многие мои братья и сестры получили высшее образование, работали руководителями. Где и кем бы ни трудились – всегда были в числе лучших. У меня вот тоже много наград, каждый год вручали, когда на Тимашевском рафинадном заводе работала. За 25 лет и Почетных грамот, и медалей, и ценных подарков немало накопилось. Их вручали всегда торжественно – в клубе: играет духовой оркестр, звучат аплодисменты, ты поднимаешься на сцену… Работа на заводе была тяжелой, поэтому добросовестный труд особенно ценился.

Ну а я к труду с детства была приучена. У нас 50 соток около речки было распахано, там мы сажали картошку, свеклу, потом отец 9 соток залога распахал – там дыни, арбузы да тыквы сажали. Таких медовых дынь и арбузов никогда больше не ела. Как-то приехали из Сергиевска, чтобы оштрафовать отца за это, а он показывает на нас восьмерых и говорит: «Тогда забирайте их и кормите чем хотите». Не стали штрафовать. Ребятня подрастала, еды нужно было все больше и больше. Тогда отец огуречник разработал в лесу – в том месте, где мы обычно смородину собирали. Она росла между осинником и елошником. Отец приметил, что в елошнике вода стоит до середины лета. Как она сойдет, он в низину навоза и чернозема навозит, и мы там огурцы сажали. С мелкими семечками, тонкой кожицей, они были необыкновенно вкусными. Излишки дынь, арбузов да огурцов в Сергиевск на базар возили. Сергачки налетят, расхватают, ругаются, что мало привезли. Мы рады бы больше, да самих десять человек в семье. На вырученные деньги обувь покупали и ситчик на платья тем, кто постарше. Малышам мама шила одежду из домотканого полотна. Мы выращивали лен, мяли его, бабушка пряла нить и ткала на своем станке. Как-то вскоре после войны приехал к нам фотограф, выстроил нас всех десятерых и сфотографировал. Такие мы на ней изможденные, исхудавшие. Платьица немного скрывали это, а на малышей жалко смотреть – тоненькие ножки торчат из льняных шортиков, ребра выпирают. Особенно нас подкосила голодная зима с 45-го на 46-ой. В 45-м страшный неурожай был, накопали три воза картошки вместо двадцати. В середине зимы она кончилась. Отец в Богатое съездит, обменяет что-нибудь на муку. А потом и муки не стало, только жмых. Кое-как дотянули до весны. Тут уж нас лес да речка спасали. Но все равно голодно было. В июне не выдержали, подкопали картошку. Сестра ходила поливать огурцы и набрала грибов. Приготовила мама на ужин ту картошку с грибами, а они оказались ядовитыми. Мама почувствовала неладное, побежала к деду, к соседям, к сестрам своим. Они тут же пришли, принесли молока, меда, чтоб отпаивать нас. А у нас зубы судорожно сжаты, никак не вольешь в рот. Дед расстелил во дворе большой отцовский кафтан, на него положили нас. А мы словно окаменевшие. Многие уже без сознания были. У меня руки и ноги онемели, я все кричала: «Рубите мои руки и ноги – я их не чую». Потом тоже потеряла сознание, мне казалось, я долго-долго летела куда-то. Двоюродные братья пригнали с колхозного двора лошадей, нас погрузили и повезли в больницу. До нее – семь километров. Всю дорогу нас продолжали отпаивать молоком и медом – их много было, со всего поселка нанесли: один разжимал зубы, а другой вливал. До тех пор, пока мы не пришли в сознание, бабка с дедом (мамины родители) дома молитвы читали, все это время бабушка на коленях перед иконами стояла. Все выжили.

Вот так мы и жили в то время: и в труде, и в беде, и в радости всегда вместе. Так всегда было, а в войну – особенно. Война ведь стольких осиротила, вдовами сделала, в одиночку с этим не справишься. Я хорошо помню этот первый день войны. Как обычно в восемь утра мы собрались в клубе, чтобы послушать радио, которое включал приезжающий из Сергиевска мастер. И вдруг объявляют: «Война». Что тут началось! Кто в крик и слезы, кто наоборот оцепенел от ужаса. Сразу же прискакал всадник из Сергиевска и забрал трех мужиков, в тот же день их на фронт отправили. Ни один не вернулся. Отцу бронь дали – у него позвоночник больной был. Но ему здесь за десятерых пришлось работать, поэтому и умер он рано – надорвался. Да и нам, ребятишкам, досталось. И в поле работали, и на ферме, и на току. Траву скосят – нас ворошить и сгребать заставляют, а силенок не хватает, потому что трава эта выше нас – в пойме ведь жили.

Вот так всю жизнь и приходилось делать то, что выше моих сил. Но как-то справлялась. Мы, Захаровы, крепкой породы. Однако с годами и я начала сдавать. Сейчас мне 88. Лет пять назад встала на социальное обслуживание. Последние четыре года ко мне ходит соцработник Катя Подкорытова. Хороший специалист, хороший человек, добрый и порядочный. Мне с ней легко и спокойно. Я с ней, как с дочкой. Всем могу с ней поделиться – и радостями, и проблемами. В старости это важно, чтобы рядом был такой человек».

Т.Пахомова.